Моракс медленно покачал головой. Он понимал, что Сяо пытается его уберечь, но бежать и прятаться не пристало воину. Такой молодой, но повидавший столько, что хватит на собрание сочинений, из которого можно собрать и целую библиотеку, Сяо больше никогда не будет один. У этого мальчика никогда не было того, что стоит называть детством. Вся его юность, всё прошлое были наполнены бесчисленными страданиями. Но сейчас, когда они вдвоём, он наконец может положиться на кого-то ещё, не взваливая всё на свои плечи. И вопрос не в том, что Сяо не справится. Вопрос в том, что ему не нужно влачить эту непомерную ношу самостоятельно.
Кто-то позаботится о нём. Кто-то дорожит им.
— Я бы хотел пойти с тобой. Моё присутствие здесь всё ещё необходимо. Мы устранили ветви бедствия, но корни до сих пор остались.
Он чувствовал их, так, словно они въелись в его собственное тело, подобно гнили, отравляющей плоть и кровь,и это причиняло боль. Нет, не на уровне понимания того, что его земля гибнет, а вполне реальную боль. Она пронимала Моракса настоящими спазмами, терзала изнутри, как волк – свою добычу, как обезумевшие стихии – беззащитные деревья на своём всеразрушающем пути. Она кричала о помощи, выла, стонала и умоляла. Так ребёнок протягивает руки к матери, веря, что лишь она сможет его спасти, что ей под силу отвести любую беду. Она плакала, захлёбывалась рыданиями. Но, к сожалению, не могла сказать, где именно пригрелась смертоносная опухоль, это затаившееся зло, ожидающее подходящего часа.
Пройти в довольно узкую щель, сочащуюся всё теми же миазмами, человек мог вполне свободно, но двигаться рядом у них не получится, и поэтому Моракс безапелляционно шагнул первым. Главнокомандующий всегда должен служить примером, и он никогда не избегал ответственности. Их путь лежал дальше, вглубь, в темноту, чьих пучин никогда не касались лучи солнечного и лунного света. И только благодаря гео-символу, парящему над протянутой вперёд ладонью Моракса, они могли разглядеть, что там, внутри. Символ не был материальным, попытка прикоснуться к нему привела бы лишь к тому, что ладонь прошла бы насквозь, но он источал пульсирующие волны чистого золотого сияния.
Мрак впереди сгущался. И не просто сгущался, но так, будто был наделён разумом, таким разумом, который не способен осознать ценность жизни и идеалы тех, кто обитает наверху. Всё, что он хотел, это лишь поглощать, превращая в свою пищу, растворяя в себе. Воплощённая клубящаяся ненависть, за сотни лет не только не угасшая, но, наоборот, концентрированная до своего чистого смысла. У неё не было цели, не было кого-то конкретного, против кого она была направлена, но тем она и страшнее. Она не удовлетворится уничтожением того, кто её породил, но непременно захочет навсегда обратить в ничто любое существо, встреченное случайно. И жертвы никогда не утолят её, она продолжит лишь расти. Разбухать, пока не достигнет небес и не скроет собой их тоже — от края до края, не меньше.
— Раньше здесь стоял барьер, – задумчиво проговорил Моракс так, словно они не столкнулись с худшим из врагов.
Впрочем, ему и не требовалось выказывать какие-то другие эмоции или слишком тревожиться. Вся его фигура вспыхнула ярко, и янтарные ленты понеслись навстречу кошмару прежде, чем он успел сформировать очередных чудовищ, пронзая его насквозь, разрывая в клочья и рассеивая их. Для этого Властелину Камня даже не пришлось пошевелиться. И произнесённые им слова имели вполне конкретный смысл. Выброс произошёл не сам собой, это не случайность. Кто-то несёт ответственность за произошедшее. Кто-то предпринимает активные действия у них за спиной.
Моракс взглянул на Сяо, уверенный, что тот поймёт его без слов. Печать такого уровня мог снять либо один из могущественных Адептов, либо и вовсе божество. А, значит, скорее всего, кто-то из их знакомых. Может быть, их снова предал кто-то из товарищей, а, возможно, один из тех, кого они считали мёртвыми, на самом деле выжил и пришёл поквитаться. И, судя по всему, не остановится ни перед чем.

Альхайтам откинулся на спинку стула и устало потёр пальцами переносицу. Буквы уже начали двоиться перед глазами, а часть смысла текста ускользала от восприятия. Кажется, ещё немного – и он врастёт в библиотеку. Положительно пора было сделать перерыв, но работа ещё не закончена даже наполовину. Кто виноват, что сведения не казались ему достаточно точными для того, чтобы их использовать. То учёный, проводивший исследования, славился тем, что приукрашивал факты для того, чтобы они звучали привлекательнее, то ходили слухи, что та или иная книга написана хоть и профессором, но уже после того, как он начал выживать из ума. И, конечно, научная конкуренция никуда не девалась, многие из них как будто положили всю жизнь на то, чтобы опровергать тезисы друг друга.
Честное слово, с такими авторами он сам скоро сойдёт с ума, и тогда его тоже сошлют в деревню Аару. Если бы у него было время, он бы сам поехал проверил, как обстоят дела на самом деле. Вопреки тому, что он нём думали некоторые, Альхайтам вовсе не брезговал работой в поле, когда испытывал в этом настоящую необходимость. Ему просто не нравились лишние телодвижения, не приносящие результата. Или такие, где предполагаемая итоговая польза не окупала даже половины усилий. Но в пирамидах нет людей, а ему это и нужно, хоть отдохнёт от постоянной толпы вокруг, состоящей из суетящихся и галдящих дилетантов.
Нет, не то, чтобы он вовсе не любил новичков, просто не выносил самоуверенных, если это не подкреплялось никакими реальными достижениями. Когда каждый желторотый ученик считает, что наука, особенно запреты, не про него, ведь он-то не совершит ошибок своих предшественников, он же не дурак. И им таким всё равно, что некоторые правила написаны кровью тех, кто ими пренебрёг. Альхайтам не хотел смотреть на то, как они губят себя прямо у него на глазах. Если отказываются слушать добрые советы, то, пожалуйста, пусть держатся подальше от него. Ему лично вполне хватает одного Кавеха. И пусть потом не называют его чёрствым, он же предупреждал. Не связывать же их и не запирать в подвалах Академии.
Он вновь посмотрел на страницу, которую читал несколько минут тому назад, и его внезапно озарило. Вот же та самая строчка, как он мог упустить её из виду. Всё гениальное просто, вот уж воистину.

Фурина бурно захлопала в ладоши. Она никогда не жалела оваций для тех, кто, по её мнению, справился хорошо, но сейчас её реакция оказалась настолько бурной, что за ней пустилась аплодировать вся съёмочная группа.
— Да-да, ты всё правильно делаешь, продолжай в том же духе, и у тебя всё получится! — улыбаясь, заявила Гидро Архонт. — Не стесняйся импровизировать, следуй тому, что подскажет тебе сердце. И, конечно же, если тебе покажется, что какую-то сцену нужно переделать, потому что у тебя появились новые идеи, обязательно об этом скажи. Сценарий – не буква закона, а инструкция и план, которому нужно следовать, но талант умирает там, где обязан действовать только по указке. А теперь давайте разыграем всю сцену по ролям.
В качестве персонажа, который должен был сообщить принцу, что его отца убили, выступал первый министр. Это был пожилой маститый господин, выглядящий как надёжная опора молодому наследнику. Именно на его роль найти актёра вышло сложнее всего, потому что благообразных пожилых людей, конечно, в Фонтейне предостаточно, но никто из них не производил нужное впечатление. А этот человек мог бы сыграть не только министра, но и самого правителя. Именно он должен был также и посвятить принца во все дела, не законченные королём. Сцена начиналась именно с того, что министр посвящал наследника в новую жизнь, которая ему предстояла, рассказывал о тех обязательствах, что он примет на себя в момент официальной коронации. Затем он приглашает юношу прогуляться, и там, на аккуратной дорожке, между ухоженными пышными розами и приветливыми фонтанами, вполголоса сообщит роковое известие.
В определённые моменты должен был звучать голос рассказчика, и этим рассказчиком выступила сама Фурина. Сначала это место тоже занимал другой человек, но она договорилась с ним. Ей пришла в голову мысли, что так её ребёнок будет меньше волноваться, и, кроме того, чем объяснять, какие именно интонации и расстановки акцентов она хочет, проще сделать всё самой. Благо авторы фильма, молодые и довольно бедные ребята, до сих пор не до конца поверившие своему счастью, что ими заинтересовалась богиня, позволили ей делать всё, что она посчитает нужным. Она выступала именно тем закадровым голосом, который либо нагнетал атмосферу, либо, наоборот, разбавлял её светлыми красками. Оператор камеры и осветитель строго следовали всем указаниям, подчёркивая каждую часть озвученного текста.
Несмотря на свою горячую, буквально безграничную любовь к сыну, Фурина не обделила вниманием и всех остальных актёров, даже молодую девушку, играющую роль помощницы садовника и для вида подстригающую кусты. Принц и министр прошли мимо неё, и она поклонилась им, приветствую. И даже эти несколько секунд в кадре выгодно подчеркнули её юность и прелесть. Министр же благодаря собственной игре, а также оттенкам света и теней вокруг него, если бы сказал, что самом деле он и есть король, никто бы не усомнился, его величественная стать вполне соответствовала этому.
Внезапно Фурина повелительным жестом остановила съёмки и выступил вперёд.
— А что, если о готовящемся заговоре сообщит не министр, а вы, юная леди? — она взглянула на садовницу, и та немного стушевалась,  но выдержала взор Архонта. — Слуг обычно не замечают, особенно знатные господа. Ты могла послушать их разговор, а они даже не обратили внимание, что ты находишься поблизости. К министру, если он осведомлён о подобном, возникает слишком много вопросов. Как и когда он об этом узнал, почему не предупредил короля и не предпринял попытки его спасти, и, кроме того, он должен оставаться располагающим к себе персонажем, а тут на него сразу же падает подозрение, ведь кто сказал, что он не втирается принцу в доверие, чтобы затем ударить в спину? Конечно, для некоторых фильмов очень важна атмосфера, в которой все подозревают всех, но наш фильм не такой. Авторы сказали, что мы можем менять всё, что угодно, но положительные персонажи пусть останутся положительными, отрицательные – отрицательными. Это обязательное условие.
Девушка всё больше и больше стеснялась из-за того, что её роль в фильме выросла, но не отказывалась. Она просто молча кивнула и покраснела.