В тот миг, когда Хантер произнесла последнее слово из заклинания, призванного забрать всю тьму, Ванда словно очнулась. Она могла бы соврать, заявив, что ничего не помнит из того времени, когда находилась под контролем Лилит. Могла бы обвинить во всём Сару, выгнавшую Алую ведьму за пределы Аббатства, единственного места, где все они точно были в безопасности. Могла бы… Леншерр, возможно, могла бы сделать многое, если бы не усталость, которая накатила на неё в ту же секунду, как разложение Лилит разжало свои изуродованные клешни и отступило, оставляя Ванду наедине со всепоглощающей виной. И отблеском Хтона напоследок.
[indent] В тот вечер она попрощалась со всеми неподалёку от площадки, на которой Ильяна открывала порталы через Лимбо. Ильяна… Пока Леншерр разбиралась с акселератором Тони, которому явно было не место в лаборатории Гидры, Хантер с Логаном отводили Распутину до ближайшей к площадке скамьи. Удивительно как той хватило сил перенести их всех обратно в Салем, учитывая её… Раны. Раны, нанесённые самой Вандой. От одного вида своего любимого человека в таком состоянии Ванде становилось тошно. Хотелось рвать и метать, хотелось пасть на колени и вымаливать у Ильяны прощения, хотелось в ту же секунду расщепить Лилит на мелкие частицы, такие, которые Хтон уже не смог бы возвратить к жизни. Однако вместо этого они с Распутиной обменялись короткими, но столь дорогими сердцу словами и разошлись по своим комнатам. Даже в ту секунду Ильяна беспокоилась больше о ней, а не о себе.

---

[indent] Леншерр надеялась, что сможет наконец заснуть и набраться сил перед грядущим днём (очередным в казавшейся уже бесконечной битве с Лилит), однако сон ускользал от неё словно призрак, став чем-то далёким и будто совсем ненужным за эти долгие недели. И когда стало окончательно понятно, что в царство Морфея она сегодня уже не попадёт (может, оно и к лучшему — Алая ведьма опасалась, что единственное, что будет поджидать её по ту сторону, покоя ей точно не принесёт), Ванда как можно тише выбралась из своей комнаты, по привычке отыскивая дверь, ведущую в покои Ильяны. Задержалась перед ней, решая, стоит ли беспокоить Распутину после всего случившегося — в конце концов, той самой нужно было прийти в себя, а сон, несмотря на всевозможные видения (кои явно не были чем-то редким среди обитателей Аббатства), слыл лучшим лекарством, — когда изнутри комнаты послышался голос с сильным русским акцентом:
[indent] — Ты ведь знаешь, что я тебя слышу?
[indent] Ванда горько усмехнулась, заправляя рыжую прядь волос за ухо. В первое время ей тяжеловато было найти подход к Ильяне — её ершистость во многом напоминала Пьетро, когда тот хотел, чтобы его оставили в покое, и ни в какую не шёл на контакт, даже со своей близняшкой, — однако Алая ведьма не бросала попыток подружиться. Рецепт оказался до одури простым: необходимо было лишь слушать то немногое, что Ильяна была согласна поведать о своём прошлом, и делиться собственными воспоминаниями, находя во всём этом удивительные параллели и схожести. Жизненные трудности сближали, а взгляды на магию и прочие материи, из которых был сотворён их — и не только, — мир постепенно раскрывали Распутину с куда более глубокой стороны. Ничего удивительного, что вскоре они оказались друг к другу ближе, чем все остальные Полуночные Солнца. Разумеется, Леншерр ценила Нико и дружбу с ней, да и с Робби и Блейдом было приятно проводить вечера за просмотром старых фильмов, однако с Ильяной… С Ильяной всё было иначе.
[indent] — Тебе стоило бы поспать после всего произошедшего, — шёпотом ответила Ванда, стоило ей оказаться в комнате и затворить за собой двери. Леншерр всё ещё казалось, что в любую секунду из воздуха может возникнуть Смотрительница, которая уведёт нарушительницу спокойствия куда подальше от Распутиной, однако время шло, а Сара так и оставалась лишь мнимой угрозой, что позволило Ванде немного расслабиться. — И нет, сама я так и не смогла заснуть, — предвещая встречную фразу Ильяны произнесла Алая ведьма, присаживаясь на край кровати и обеспокоенно осматривая изукрашенное царапинами лицо. — Прости… Я даже не знаю, как тут оправдаться, да и не хочу этого делать, потому что всё то, что я сделала с вами — сделала с тобой…
[indent] Леншерр поморщилась, опуская взгляд на собственные колени. Что она могла сказать? «Всё это было попросту непростительным»? Но тогда как она может просить у Ильяны прощения, надеясь, что та действительно когда-нибудь сможет исполнить эту просьбу?

[indent] — Разве Профессор тебя не учил, что порой лучше придержать язык за зубами? — оскалился пироман, с шипением отвечая вопросом на вопрос. Ему не нравилось признавать тот факт, что сестричка Ксавье, малолетка, выросшая в Пустоте и мира-то настоящего не видавшая (может оно, конечно, и к лучшему — и для мира, и для самой Кассандры, — но Нова никогда не поймёт тех, кого преследовали за отличающий их от хомосапиенсов ген X едва ли не с рождения) была сильнее его; да что там, Джона в принципе с отрочества уязвлял тот факт, что по классификации мутантов он не дотягивал до Омега уровня. Он надеялся, что с возрастом и с частым использованием способностей мутация прогрессирует, но что-то явно пошло не так. Выбившийся из-под крыла Магнето (не по собственной воле — старик лишился сил во время охоты за тем пацаном, что мог блокировать их способности одним лишь своим присутствием; неудивительно, что правительство решило создать вакцину на основе его.. внутренностей? Джон не особо в этом разбирался), у Аллердайса были невероятно возросшие амбиции, однако большую часть своего времени он тратил на очередную взбалмошную девицу на подобии Новы (хотя ладно: Полярис была поприятнее, да и проклюнувшиеся в Пиро братские чувства, сподвигшие его заниматься охраной дочурки Леншерра с особой ответственностью, явно пошли ему на пользу) и полностью отдаться «развитию» Сент-Джону было попросту некогда. Да и переход с одного уровня на другой был больше мифом, нежели подтверждённым фактом — кто знает, может Пиро суждено было до конца жизни мириться с тем, что огонь он сотворить так и не сможет.
[indent] — К Нове наведались два новеньких засланца, которых ей стоило убрать при первой же встрече, но… — Аллердайс развёл руками, ухмыляясь. — Видимо, даже такая умная девочка как она способна совершать ошибки. Интересно, кто именно с ней расправился — Дэдпул или наш старый дружок Логан, — при упоминании последнего у Бобби на лице возникает тень надежды — или то были потревоженные воспоминания о том, как они когда-то сбегали из Института от очередной облавы людей как раз в компании Росомахи? Пироман не стал уточнять: даже если Логан и мог помочь Айсмену сбежать, сейчас его здесь уже не было. Упущенный шанс, и всё из-за подвала с замком, который Бобби мог с такой лёгкостью разнести на щепки, ц-ц-ц.
[indent] — Всё зависит от тебя, Дрейк. И хорош разыгрывать из себя жертву. Если будешь хорошо себя вести, я даже не буду ограничивать твоё перемещение по лагерю — кажется, ты не настолько тупой, чтобы не понять наконец, что там, — Пиро махнул в сторону предполагаемого выхода из черепа, намекая на пустошь и даже леса, до которых то и дело добирались новоприбывшие, не желавшие склониться перед Кассандрой. — Ничего нет. Ни выхода, ни припасов, ни-че-го. Что же касается последнего, — Джон старался не показывать, какой пощёчиной для него послужили слова про «общую собственность». Он не любил делиться, тем более Бобби, который и так уже достаточно времени потратил в обществе всяких баб и бог ещё знает кого. — Ты правда считаешь, — начал Аллердайс угрожающе тихо, чтобы в следующую секунду схватить Дрейка за ошейник и притянуть к себе практически вплотную, приближаясь к его уху. — Что я так стараюсь над твоей раскраской, чтобы затем отдать кому-то ещё? — хрипло произнёс Пиро, обдавая кожу Бобби разгорячённым дыханием, подобно огню, что ему повиновался. Дрейк тоже будет его слушаться — хочет он того или нет. — Ты принадлежишь мне. Если кто-то захочет доказать обратное, что ж, — мужчина извлёк зажигалку из кармана. Щёлкнула крышка, подушечка большого пальца чиркнула по колёсику кремня, и на свободной ладони заплясали языки пламени. — Желаю им удачи.
[indent] Джон нехотя отпускает кожаный ремешок на его шее, отступает на несколько шагов и фокусируется на огне, стараясь не думать о том, что после такого ему куда больше хотелось бы вновь остаться с Бобби наедине, да на подольше (чтобы из этой ледяной башки наконец выветрились все мысли о том, что он может отдаваться кому-то ещё — добровольно или не очень), а вовсе не тратить время на выживание в Пустоте. Но Алиот был беспощаден — и вечно голоден, — а потому сейчас Пиро необходимо было оставаться начеку. Что уж говорить о населении его базы: Джон не обманывал себя — они не были Братством, которому он доверял безоговорочно; нет, это были совершенно незнакомые ему мутанты, а лица некоторых из них так и кричали: «повернись ко мне спиной, и я воткну в неё нож не задумываясь». Поэтому, пока кто-то из них действительно будет пытаться отыскать телепата по его приказу, другие наверняка потратят время и силы на то, чтобы организовать очередной переворот. К сожалению, у Новы было то, чего не было у него: девчонка являлась практически неуязвимой и нагоняла страх одним лишь поднятым пальцем, который в любую секунду мог оказаться у каждого из них в башке. Но ничего — Пиро тоже знал, как нагнать ужас на толпу. При необходимости.
[indent] — Так что? Включишь голову или и дальше будешь пытаться обвинить меня во всех грехах, которые я даже не планирую совершать? — поинтересовался он у Дрейка, переводя взгляд с танцующего пламени на его ладони на лицо Айсмена. Бобби должен был догадаться, что заключение в бункере спасало его не столько от насмешек собравшегося сброда (хотя и от него тоже), сколько от возможности быть сожранным Алиотом. И тогда всё, тотальное уничтожение. Если вырваться из Пустоты ещё было возможно (как-то — Пиро как раз надеялся отыскать способ, раз сделка с Парадоксом не выгорела), то вернуться после попадания в иссиня-чёрный желудок Алиота? Что-то Аллердайс сомневался, что оттуда было кому возвращаться.

В тот вечер он в самом деле не дал Васе ни единого повода усомниться в искренности своих слов про дружбу. Идя вместе до «Спортивной» они всего лишь мило болтали – никаких «случайных» прикосновений или попыток сократить дистанцию, все в рамках приличия. Между ними все еще витала легкая неловкость – поцелуй не мог пройти совершенно бесследно, тем более, раз она на этот поцелуй ответила, но больше никто из них его не обсуждал.
Перспектива последующих встреч казалась как никогда туманной, учитывая появление мужа во всем этом уравнении. Ваня понятия не имел, кем тот работает, как рано возвращается домой, как они с Васей проводят свободное время. Их отношения могли и правда превратиться в знакомую многим привычку, но могли и быть чем-то ровно противоположным. Узнать, как дела обстояли на самом деле, учитывая практически отсутствие активности Василисы в социальных сетях едва ли представлялось возможным. Все, что оставалось Ване – хотя бы изредка напоминать о себе. Писать в телеграм «привет, как дела?» выглядело бы банально и глупо, присылать смешные видосики из тиктока или контакта – и того хуже, слать песни – удел подростков, чем он уже давно не страдал.
— Пришли ей видео про собачек. Девушки такое любят, — как-то предложил Федя на работе, наблюдая за мыслительным процессом Вани, уставившегося в монитор своего моноблока. Конечно, он далеко не все рассказал приятелю, но общую ситуацию обрисовал.
— Она – взрослая, серьезная женщина, — возразил Царев. Хотя в чем-то идея была неплохая. Как-то толком к слову не пришлось подробнее рассказать про приют, в котором он выступал в роли спонсора.
— У тебя же там приют или что? Типа ты добрый и благородный, — продолжил Федя, усаживаясь в кресло напротив.
— Я не «типа». Я, может, реально добрый, — мрачно продолжил Иван, открывая телеграм. В скором времени приют устраивал что-то вроде дня открытых дверей, можно переслать Василисе пост. Дескать, если захочет подарить собакам немного внимания и ласки, то может приехать к ним в приют. Что-то подсказывало, что в этот раз вряд ли она сможет прийти, но попытка – не пытка, да и дни открытых дверей они устраивали регулярно. Не сейчас, так в следующий раз, кто знает?
И она правда не смогла. Ваня был готов услышать какую-нибудь вежливую отговорку, но Вася ответила, что на днях уезжает в командировку в Карелию, и на выходных ее уже не будет в Питере. «Так и я уезжаю в отпуск в Карелию» — тут же быстро напечатал Ваня. Действительно, какое интересное совпадение! Пришлось наврать, что он собирался туда с другом, но друг в последний момент не смог, и было бы здорово, если бы они хотя бы пару раз смогли там пересечься.
— Федя, а чо там по Карелии? – откидываясь на спинку кресла, спросил Ваня.
— Какая еще Карелия? Ты перегрелся там? О чем ты вообще, — выпрямляясь в своем кресле, ответил Федя.
— Да я не про работу. Хотел в отпуск съездить, ты ж там вроде был?
— Был как-то, но на дворе сентябрь почти! Вань, какой нахрен отпуск в Карелии? Ты кофе перепил? Обещал же завязать с эспрессо по утрам, — отшутился приятель, встречая упрямый взгляд горящих карих глаз. Между прочим, они смотрели на него с осуждением.
— Да пофигу, мне туда надо, и все, — всклокочивая волосы, вздохнул Царев. – Ты там где жил? А, нет, стой, она ответила! – Иван ткнул пальцем в экран, где в окне телеграма появилось сообщение от Васи. Он спрашивал ее, где она будет жить, чтобы понять, насколько они там вообще близко окажутся. Вдруг, пересечься и вовсе не судьба (конечно, нет)?
— «А я как раз тоже в этих домиках буду жить», — проговорив ответ вслух, быстро напечатал Ваня.
— Какие домики? Ты пугаешь меня, Царев! – нахмурился Федя.
— Да вот эти. Найди мне эти домики и попроси Катю забронировать мне билеты на пятницу и проживание в этом…короче в домике вот таком. У меня уже бошка пухнет, надо к совещанию еще подготовиться по Зуму, — рассеянно сообщил он, поворачивая монитор к своему приятелю, демонстрируя фотографию тех самых домиков.
— Я их искать еще должен?!
— Федь, ну давай по-братски, а, — взмолился Иван. К счастью, Федя, может, и был человеком местами рассеянным и безответственным, но друзей он не подводил.
Не подвел и тут. В пятницу Царев уже оказался где-то неподалеку от Петрозаводска, с первых минут осознав, почему Федя посчитал его сумасшедшим: Карелия и так не славилась теплым климатом, а в августе тут и вовсе был дубак. К счастью, Ваня предусмотрительно взял и теплую стеганную жилетку, которая пришлась как нельзя кстати. Именно в ней он и встретил Васю возле места, где у них проводились конференции или что-то там по работе. Найти его было несложно – не считая этого крупного здания и импровизированной деревни с теми деревянными домиками вроде современной базы отдыха, здесь особо ничего и не было.

[indent] В голове Люсьена и до сих пор не укладывалось, как Веларис, город на территории Двора Ночи, Двора, о жестокости жителей которого так много был наслышан Люсьен, мог быть таким...прекрасным, погружённым в спокойствие и умиротворение городом, на лицах жителей которого сияют по-настоящему счастливые улыбки, а о жестокости и насилии, казалось, здесь даже никто и никогда не слышал. Это понимание перевернуло весь мир Люсьена, который он знал и видел вокруг себя, которому неустанно верил всю свою жизнь, с ног на голову; он понял, что все эти годы жил и даже не подозревал о том, что где-то во Дворе Ночи может скрываться место, в котором тебе легко и комфортно.

[indent] Люсьен отлично помнил первый раз, когда ему довелось собственными глазами увидеть Веларис — дух захватывало от восторга настолько, что, на некоторое время, Люсьен и вовсе перестал дышать, и совсем позабыл о цели своего визита. Как раз повод посещения Велариса был совсем не располагающим к экскурсии и осмотру местных достопримечательностей — они с Фейрой только что сбежали со Двора Весны, и чудом спаслись из лап его собственных братьев; как бы не хотелось ему осмотреть это настоящее чудо света, пришлось предстать перед Ризандом и пережить тяжёлый разговор.

[indent] Впрочем, одного только восторга, что испытал Люсьен, взглянув на улицы города, оказалось слишком мало для того, чтобы он стал считать его действительно своим домом, пусть его из Велариса никто и не гнал, и даже предлагали оказать посильную помощь с его в нём обустройством; Веларис располагал к тому, чтобы пожелать остаться в нём навсегда, словно оказывал на Люсьена какое-то магическое воздействие, окутывал своей пеленой, мягкой и приятной, но, тем не менее, Вансерра в нём задерживаться надолго не планировал. Люсьен уходил часто, и приходил тоже часто; большую часть вылазок за пределы Велариса совершал по просьбам Ризанда, меньшую — по своей собственной инициативе, просто ради того, чтобы оказаться где-то ещё, только не здесь. В том числе и во Дворе Весны, всё ещё считая себя предателем, что пытается искупить вину перед лучшим другом. Впрочем, на противоположной предательству чаше весов было что-то гораздо более сильное, мощное, с чем он бороться не мог, и что не мог в себе заглушить. Эта чаша неизменно перевешивала, затмевая собой всё вокруг, включая угрызения совести от предательства, совершённого им же. И это было его истинной связью с Элейн.

[indent] Ради неё он ушёл в добровольное изгнание на земли смертных; иными словами этот его поход трудно было назвать — чистое самоубийство, и не более того. Но он не только выжил, но ещё и вернулся с подкреплением, как нельзя успешно справившись со своей миссией. А делал это по двум причинам — во-первых для того, чтобы дать Элейн время привыкнуть к нему и осознать эту связь, навести порядок в собственных мыслях; и для того, чтобы внести свою лепту в то, чтобы сделать её мир, мир, в котором она жила, спокойным и безопасным. А когда война с Хайберном закончилась, и над Веларисом снова засветило яркое солнце, Люсьен понял — даже оно не сумело растопить сердца Элейн; а его собственное — болезненно и тревожно билось в груди, стоило ему только о ней подумать. Разве мог растопить его Люсьен? Ему вовсе не хотелось на Элейн давить; но вот какой-то определённости — хотелось. Хотелось услышать из её уст хотя бы пару добрых, ласковых слов, хотелось увидеть её искреннюю улыбку, предназначающуюся не кому-то ещё, а именно ему. Хотелось почувствовать, как её тонкие, хрупкие пальцы сжимают его руку возле локтя, и как она идёт с ним совсем рядом, доверяя, чувствуя, что Люсьен её защитит от всего. Он даже не требовал с неё этого сразу, моментально — он ждал долго, и готов был ждать ещё, взамен ожидая хотя бы одного, небольшого, просветления, означавшего, что все его ожидания не напрасны.

[indent] Но просветлений не было. Люсьену, пожалуй, уже никогда не удастся забыть взгляд Элейн, которым она наградила его, получив последний подарок — серьги, рассчитанные на её изменившиеся, теперь уже острые уши фэйки. И, в то же самое время, он и сам понял, что с подарком ей совсем не угадал — Элейн, вопреки здравому смыслу, продолжала отрицать и ненавидеть новую жизнь, отказываясь принимать изменения, которые с ней произошли, а по старой тосковать. Тогда он решил зайти с другой стороны, хотя, признаваясь честно, совсем не понимал, почему Элейн так противится принять изменения; впрочем, он был слишком мало знаком с натурой смертных, и на её месте никогда не был, а потому, и не ему, наверное, об этом судить. А делать выводы — вполне. Приняв это как данность, с новым подарком Люсьен решил быть предусмотрительнее и обдумать тщательнее, — а прекращать дарить ей подарки вовсе не собирался, — и здесь на помощь ему пришли собственные воспоминания о долгих разговорах с Фейрой о её семье и жизни по ту сторону Стены, до того, как она повстречала Тамлина. На удивление, все их бережно хранила память Люсьена, и любезно ему предоставила по первой же просьбе. И тогда он нашёл то самое в них.

[indent] Люсьену нравилось по улочкам Велариса бродить просто так, без назначения и цели, и за множество таких прогулок он успел неплохо изучить город, особенно в части небольших, узеньких переулков, которые, своими хитросплетениями, могли привести в любую часть города. Неудивительно, что изучив их все, Люсьен полюбил ходить именно по ним, избегая улиц больше, на которых можно было встретить знакомые лица. Не то чтобы он сторонился всех и каждого; скорее, избегал участи лишний раз, без повода и острой необходимости, с ними встречаться. Одним из таких выученных путей он шёл сейчас, направляясь к городскому дому Ризанда, в котором жила Элейн — в широком кармане его кафтана лежала небольшая, аккуратная коробочка. Он ещё не решил как именно отдаст её Элейн — в руки, или попросит кого-то передать, опасаясь, что ей не понравится подарок снова; но, тем не менее, уверенно направлялся в сторону дома, когда услышал до боли знакомый голос совсем неподалёку.

[indent] — Джентльмены, какие-то проблемы? — Люсьен вышел из переулка, шагая уверенно и будучи настроенным решительно, но на деле — тщательно скрывая нарастающую панику. В мыслях — рой вопросов: а что, если бы его сейчас не оказалось рядом? что, если они решат наброситься на него все сразу, и ему не удастся Элейн защитить? что, если?... Она — была первоочерёдной задачей. Даже если ей самой не хотелось для него таковой становиться. — Спасибо, что дождалась меня, Элейн, теперь можем идти домой, — Говоря, он смотрел прямо на неё, игнорируя заколотившееся внутри сердце, но краем глаза цеплялся за каждое движение фэйцев, стараясь быть готовым ко всему на свете. Не удержавшись, всё же перевёл взгляд на них, в молчаливом вопросе: в чём дело? Он готов был поклясться — едва они заметили его искусственный глаз, брови их сошлись на переносице. Неужели, слышали о нём? Может, встречали в компании Ризанда? В любом случае — они его не боялись. Но, возможно, просто не хотели проблем, и потому отступили. Нехотя, с нежеланием.

[indent] — Никаких проблем, — Процедил один из них сквозь зубы, и они всё ещё недовольно смотрели им вслед, пока Люсьен, держа Элейн за локоть, так, чтобы не надавить на него слишком сильно, но так, чтобы она точно пошла вместе с ним, уводил её подальше. Заговорить он решился только тогда, когда они отошли на достаточное расстояние; тогда же он и убрал руку с локтя девушки, не желая смущать её или злить.

[indent] — Куда ты шла так поздно, ещё и одна? — Понял, что начал не с того. Вернее — его тон оставлял желать лучшего. Не с этого нужно начинать разговоры с Элейн. Мысленно дав себе подзатыльник, предпринял новую попытку: — Меня могло не оказаться рядом, а ты могла попасть в беду, — Люсьен не стал добавлять, что они оба могли попасть в беду, и только чудом избежали её. Он до сих пор не верил в эту удачу. — Что-то случилось? Почему ты была тут совсем одна?

Августовский день встретил её порывами ветра и робким, но всё же нежным солнцем, мазнувшим по лицу приветливой лаской-касанием, словно чьи-то мягкие подушечки пальцев. В это время года на коже проступали едва заметные веснушки, которые Василиса отчаянно припудривала в юности, а после с присущим зрелости прагматизмом решила, что и так сойдёт. К тому же Костя говорил, что веснушки ей идут, она с ними выглядит совсем девочкой, словно спелое яблочко. Василису подобный комплимент малость смущал, но Костя говорил с такой обезоруживающей уверенностью, после чего целовал эти самые веснушки, что сомневаться не приходилось.
Солнце солнцем, а ветер был прохладный - Мудрова ощутила на себе всю его силу, стоило открыть на балконе окно и высунуться наружу, дабы определить, что же сегодня надеть. Питер был непредсказуемым, и практическая проверка никогда не бывала лишней. Одного взгляда за окно было мало - некоторые индивидуумы могли и в шортах выйти, им всё ни по чём, и когда-то она велась на подобные картинки, за что расплачивалась простудой, а то и вовсе какой-то затяжной хворью навроде гриппа. С тех пор она стала мудрее.
Белоснежный плащ, висевший на вешалке, буквально гипнотизировал и взывал к здравомыслию всем своим видом. "Надень меня, Васька, а то вечером возле воды продрогнешь до косточек". Мнилось, что он в самом деле с ней разговаривает, совсем как та собака, похожая на волка, которую она встретила в Петергофе. Животные и одежда не умеют разговаривать, - напоминала себе Василиса и списывала всё на напряжённый график работы и расписание лекций, что некогда было и чаю выпить. Ей мерещится всякое от усталости.
Недолго думая, она сняла с вешалки плащ и накинула на плечи, слабо подвязавшись поясом. Плащ ей подарила подруга этой весной, присовокупив к подарку воистину гениальную фразу - "ты же любишь заморские вещи, Васька! вот тебе привет из самого Милана!" Почему подруга называла зарубежные страны заморскими оставалось лишь гадать, однако, Василиса усматривала в этом некую занятность. Её это даже веселило и вызывало на губах неподдельно-довольную улыбку, причин которой она и сама не понимала. Просто на душе становилось как-то тепло что ли, уютно, будто домашней печкой или костром повеяло.
Когда парень врезался на неё на всём ходу, уткнувшись в телефон - эка невидаль в центре Питера! - Василиса с трудом сдержала поток отборной брани, рвущейся наружу, словно неожиданно найденный святой источник. Тёмно-коричневое пятно с небывалой скоростью расползалось по белоснежной ткани, да к тому же было горячо. Под плащом на девушке была тонкая рубашка тёмно-синего цвета и, надо сказать, от ожога её только это спасло. Мысленно сосчитав до трёх, Вася напомнила себе, что она девица воспитанная, из уважаемой семьи, да к тому же учёная, а, значит, крыть незадачливого прохожего забористыми ругательствами было негоже. Хотя до чёртиков хотелось!..
Вася на миг вскинула руку, сжала указательный и средний палец в странном жесте, будто хотела сотворить заклинание. Мысль, конечно, абсурдная. Не стоило перед сном, когда Костя пошёл спать, смотреть сериал про ведьм и вампиров. Василисе всю ночь снилось, что она ведьма и умеет творить всамделишнее колдовство. Костя за завтраком посмеялся, сказал, что у неё слишком бурное и такое подвижное воображение, и, пожалуй, был прав. Какое колдовство в Санкт-Петербурге? Меньше сериалов и книжек в жанре "фэнтези" читать надо, Вася, здоровее будешь!
Мудрова поджала губы, провожая взглядом виновника происшествия - мобильный телефон последней модели, который мужчина поспешил убрать в карман.
— Бич современности - гаджеты. Они делают нас ближе и дальше одновременно, а ещё служат причиной катастроф, - Василиса старалась не грубить. Более того старалась не быть резкой. Она никогда не была материалисткой, не убивалась из-за сломанного ногтя, испортившейся помады или стёсанных набоек на туфлях, а то и вовсе неожиданно переломившегося каблука, но плащ было жалко хотя бы по той простой причине, что это был подарок от близкого человека. А ещё через два часа у неё рабочая встреча, и времени на то, чтобы съездить домой и вернуться обратно попросту нет.
Вася опустила взгляд ниже, осматривая залитый кофе плащ. На тёмно-синюю рубашку тоже попало несколько капель, но на тёмной ткани было не так заметно, и всё же явиться в таком виде на встречу не могла позволить себе даже такая (не)материалистка, как она. Мудрова вздохнула.
— Что? Купить новый плащ? - усмехнулась она, наконец-то, позволив себе разглядеть нерадивого незнакомца получше. Высокий. Выше неё на голову. Красивые, но до жути встрёпанные волосы. Привлекательное лицо. Вася бы назвала его красивым, если бы не злилась в тот момент, пытаясь придумать, что делать. Это всего лишь одежда, но встреча и правда была важной. Попробовать перенести?
— Не думаю. Человек, предлагающий купить незнакомке новый плащ за разлитый кофе, не из моего круга общения. У меня таких друзей нет, - несмешливо проговорила Василиса. Они с Костей были, что называется, среднего достатка, но "добытчиком" в семье в основном был он, Василиса в своём НИИ хоть и получала значительное довольствие, но звёзд с неба не хватала.
— Ох, молодой человек, ну и задали вы мне задачку! У меня скоро встреча по работе, а я живу на другом конце города, никак не успею съездить, чтобы переодеться. Смотрите в следующий раз по сторонам! - Василиса полезла в сумку в поисках влажных салфеток в надежде хоть немного поправить положение. Интересно, сможет ли она уболтать Петра Олеговича на встрече так, что он не заметит пятен?

Давненько на него так не смотрели. Приятный солоноватый привкус коктейля во рту сменяется кислотой тревожного налета на языке.

Авантюрин прекрасно осознает: он привлекателен. Стройный молодой юноша с красивым лицом и глазами диковинной породы. Его единственный шанс навсегда откреститься от вожделеющих взглядов - изуродовать себя до неузнаваемости. Готов ли он пойти на такой шаг? Да вполне себе, на самом-то деле, его тяга к саморазрушению, которой он пока еще не научился в самом себе подмечать - то придет с годами, немного пугающая, но почему-то нежно любимая черта, ох, как же он будет обожать это собственное бессознательное стремление сложить голову на ближайшую плаху, - весьма сильна и плохо управляема. Так что: готов-готов. Да только вот смысла теперь не видит.

В коридорах офиса Корпорации, на улочках Пир-Пойнта, даже за столом рулетки в помещении казино по ту сторону прикрываемых за их с Яшмой спинами дверей, на него смотрели с интересом и заочной симпатией и женщины, и мужчины. Это не вызывало никакого отторжения, быть может, даже было лестно. Если бы ему не было столь мало лет, и если бы он вел себя, ммм, чуть более нормально - его вполне могли бы пригласить на чай, кофе, вино, кино, домино. Девчушка с прыгучими кудрями из маркетинга или парень в строгих очках из договорного отдела - без разницы. Он бы даже согласился, без единого сомнения. Не только на встречу, но и на встречу с продолжением. А почему нет? Вопреки стараниям бывших хозяев, у него нет какого-то посттравматического расстройства, нет проблем с сексуальностью, а благодаря рабству - теперь нет проблем и с понимаем того, как с той самой сексуальностью обращаться в отношении мужчин. По крайней мере, он свято в подобное верит, буквально занимается время от времени настройкой и калибровкой собственного самоощущения.

Но здесь - иное. Здесь на него по первости смотрят как на товар. Как на куклу, которую можно купить за пару тысяч кредитов, как на мальчонку из числа тех, что выходят на улицы по ночам и сосут вот таким сальным богачам за конфетку и обещания лучшей жизни, что никогда не выполняются.

А то и вовсе как на того, за кого не надо ни платить, ни расщедриваться на обещания - чье согласие или несогласие вообще не имеет значения. Достаточно просто захотеть и взять. Силой так силой, а чего б нет-то? И вышвырнуть после: пусть и не на бетонный пол камеры, но на асфальт мостовой. Здесь тоже разница не велика, нагие коленки в кровь разбиваются и там, и там.

Ох, его прямо-таки знатно опрокидывает в состояние острого неприятия происходящего в моменте. Зрачки в причудливо разноцветных глазах сужаются до размера укола булавочной иглой. Зато как приятен миг разгона этих качелей самоощущения в обратную сторону: Яшма всего лишь называет его новое имя, а взгляд у представленного Карбейном меняется в одночасье. Тот все еще алчен глазами, но теперь смотрит на Авантюрина также, как смотрит и на саму Яшму: вожделея недостижимого.

Имя - это очень важно. Узнаваемое, мгновенно обозначающее положение. Проходя к месту за столом, Авантюрин думает: ух ты, какой неожиданный урок. Нет ничего ценнее положения, а лично в его конкретном случае - Опорного Камня. Остается надеяться, что он никогда об этом не забудет.

- Юное дарование весьма радо знакомству, - заискивающе-дружелюбная улыбка ложится маской почти что сразу, почти что без огреха в виде желания оскалиться. Почти что. - О, и еще юное дарование не отказалось бы от бокала холодного шампанского, - которое не очень-то пришлось по вкусу, но это именно то, что нужно. Дабы не отвлекаться на необходимость деланного смакования, а чтобы оно правда пилось без особого рвения.

Блэк-джек оказывается занимательной игрой. Простые до безобразия правила - нужно только уметь считать и ждать хорошие карты. Не так азартно, как рулетка, ведь требуется и еще пытаться угадывать, дешифровывать, читать лица прочих игроков за столом, не отдаться толком воле Фортуны, но все-таки весьма недурно. Авантюрин права увлекается в какой-то момент, переставая обращать внимание даже на собственную неприязнь к некоторым вынужденным соседям по столу. Выигрыш - потому что ему позволили выиграть, беспроигрышная тактика для нагона аппетита новичку. Проигрыш - потому что это всего лишь вторая партия в его жизни. Снова проигрыш. Снова выигрыш. И еще, еще, еще… Взгляд невольно цепляется за неожиданно яркое пятно - поднесенный Яшме коктейль призывно-розового цвета, - а затем…

С теми, кто однажды в моменте просто решил: довольно, а после задушил несколько человек цепью с ошейника на собственном горле - с такими бывает очень трудно. Потому что у таких хорошо развиты инстинкты: дают - не верь и выбрось, бьют - не скули и бей в ответ. Едва ли что Карбейн, что того люди ждут, что холеный с виду малолетний мальчишка не замрет растерянным кроликом перед прицелом, а изловчится ударить с локтя одного из вооруженных людей в пах, когда тот начнет заходить ему за спину, вывернется и уведет пистолет из поясной кобуры.

Авантюрин не умеет стрелять в живых людей. Только по мишеням в тире Корпорации. Да и, право слово, как бы ему помогло обратное? Вот и Карбейн ухмыляется, показательно милостивым жестом запрещая своим людям стрелять первыми. Мальчишка не целится в него - мечется прицелом от одного до другого, но что может сделать один юнец с пистолетом против четверых хорошо обученных мужчин с короткоствольными винтовками? Собственно говоря, мальчишка вроде бы как даже смекает, вон, губы судорожно облизывает и...отводит пистолет в сторону, демонстрируя разведенные в стороны руки.

- Прошу прощения, - напряженно говорит Авантюрин, якобы неловко улыбаясь в сторону того, кому хорошенько так локтем досталось в пах. - Рефлексы. Дядюшка, а что происходит-то?

Карбейн продолжает ухмыляться. Просит всех прочих опуститься на свои места и продолжать игру: делать вид, что не происходит ничего. А сам, поправляя тесноватый на уровне брюха жакет, говорит: то, что тебе, мальчик, пока еще непривычно, видимо, но по долгу выбранной тобой службы едва ли должно удивлять. Говорит: ты, мальчик, сядь обратно за стол вместе со всеми, а затем передай Алмазу то, что дядюшка Карбейн нашепчет тебе на ухо. На сдачу можешь даже забрать дядюшкины карты - они чертовски хороши в этой партии.

Авантюрин вдруг посмеивается. И то не веселье отнюдь. Нет-нет, ему не то что бы страшно, но он совершенно растерян. И очень сильно нервничает, до сердцебиения в глотке, до тошнотворной пустоты в, казалось бы, залитом от души коктейлями и шампанским желудке. Он не понимает, что ему делать.

Когда ты один и ставишь на кон лишь самого себя - все всегда многим проще. А единственный его опыт в жизни, когда надо было защищать другого человека - любимую сестрицу - подсказывает: беги, уходи отсюда всеми правдами и неправдами, лги, льсти, договаривайся, но беги. Потому что ты ничего не можешь сделать.

Не мог. Тогда, будучи мальчиком с именем, которое не сказало бы ни единой душе из числа захватчиков, ни о чем, кроме как о том, что нож в твоем горле или пуля промеж глаз в голове будут смотреться очень и очень хорошо. А теперь твое имя - твое же самое прочное подспорье. Думай. И делай хоть что-нибудь!

- Кхм, - горло приходится прочистить отнюдь не наигранно. Его и правда разве что не потряхивает от нервного напряжения. - Как жаль, что меня научили быть джентльменом, - Авантюрин показательно держит пистолет опущенным и отведенным в сторону, когда медленно ступает назад. Шаг, еще шаг - и все они спиной вперед. Он не возвращается на свое место, как и было предложено, он неторопливо прогуливается в обратном направлении, обходя стол. - И не быть дураком. Я бы мог предложить бартер: негоже таскать женщину без сознания как вещь туда-сюда. К тому же, со мной веселее, коротать-то времечко до исполнения требований, которые кто-то должен передать Алмазу. Дядюшке бы понравилось.

Это омерзительно, но Карбейну уже нравится. Глаза-то снова начинают блестеть от гипотетической возможности сорвать куш поболе намеченного. Сдача в виде приятного досуга, значит?

Авантюрин между тем пожимает плечами:

- Но я при своем имени сколько? С полгода? Тц, я не обладаю такой стратегической ценностью, как госпожа Яшма, - за спину которой он между тем и заходит. Аккуратно заправляет пару прядей за ухо уроненной на стол и собственные руки головы, скользит кончиками пальцев ниже, прижимая те к артерии. Пульс есть и совсем даже не слабый, но и не загоняющий сердце в мыло. Отлично. Очень хорошо. Стало быть, едва ли здесь кто-то уже в самом деле умирает прямо сейчас. - Для требований простить все долги на счетах сойду, конечно, но для большего…эх. Жаль-жаль, очень жаль.

Карбейн снова поправляет жакет: тот уверен и нисколько не сомневается - они с мальчишкой договорятся. И, быть может, после на всю ту же излюбленную сдачу он поимеет с мальчишки все, что может. От юношеского тела и до прикормленного щенка в рядах Десяти Каменных Сердец. Какой же прекрасной была идея, как же главная сука Алмаза ему подсобила, приведя с собой щенка!

Правда, мальчишка почему-то очень задумчиво всматривается в потолок.

- Не упадет, не волнуйся, мальчик, - Карбейн посмеивается почти что дружелюбно, хотя и последний смешок буквально застревает у того в глотке. Потому что когда на него переводят взгляд - он, все-таки бизнесмен, все-таки умеющий разбираться в людях, видит не глаза болтливой и юркой шестерки верхов Корпорации. Он словно бы видит глаза убийцы и смертника одновременно.

- Не упадет-то - это понятно, - Авантюрин покачивает головой небрежно. У него с полминуты назад начался чудовищный реверс самоощущения. И если до сего момента его правда внутренне колотило и мутило от нервов, напряжения, беспокойства и, ладно-ладно, немного даже от страха, но теперь ему… Все равно? Чувство, так сильно схожее с тем, что ощущал в момент приложенной до конца, до последнего кредита карты за столом рулетки. Еще не ставка, лишь прелюдия к оной. - Просто прикидывал, во сколько порча такого имущества обойдется Корпорации. Пистолет-то без глушителя, если я выстрелю пару раз в потолок - это очень возбудит местную охранную службу. Но! То был бы необдуманный, рискованный шаг. Как и похищать кого-то из числа Десяти Каменных Сердец. Ооо, даже я знаю немало, даже я немало стою, что уж говорить об этой леди.

Он как раз мягко приобнимает ладонью Яшму под подбородок и приподнимает, затылком прижимая к собственному животу. Пульс все еще бьется в том же чуть спешащем ритме. Просто прекрасно, чудно, просто замечательно.

- Похищение - это всегда про выкуп или договоренности типа, а вот это… - дуло пистолета вжимается в чужой, прикрытый шелковыми волосами цвета недопитого коктейля, висок. - Вот это - уже будет сведение счетов.

Дядюшка Карбейн, кажется, совершенно теряется в моменте. Но все же нехорошо щурит свои поросячьи глаза и брызжет слюной:

- Ты мне угрожать удумал?!

- Ну естественно! - Авантюрин снова посмеивается. Он не знает, что человек, оставленный в этом зале Яшмой для подстраховки, обязательно после той доложит: юношу стоит отправить на дополнительное психиатрическое освидетельствование. Ибо, госпожа, не поймите неправильно, но это было совершенно не похоже на игру, нельзя так играть в такие годы, будучи в здравом уме. - А на что это еще похоже? Ты, дядюшка, несколько свидетелей, твои люди с оружием и как минимум один, а, может, и сразу два пристрелянных члена Десяти Каменных Сердец, да в одном-то помещении! Если ты не согласишься на мои условия, а именно - дать нам выйти из казино и сесть в машину Корпорации - я пристрелю госпожу Яшму. А если после выстрела твои цепные псы дернутся - я пристрелю и себя. Ты круто просчитался, очень, очень плохая ставка. Видишь клеймо на моей шее? Я - сигонийский раб, а рабы точно знают, что быть мертвым - далеко не самая поганая участь. Спишь себе вечным спокойным сном, и никто более не заявляет на тебя свои права. Нет-нет, эй! Смотри на меня! Это патовая ситуация. Что бы ты сейчас ни сделал, на твоих руках будет либо ее тело, либо мое. А Каменные Сердца такого не прощают, Алмаз точно не простит. И не найдется такой планеты, такой щели, где до тебя не доберутся отнюдь не для того, чтобы пожелать хорошего дня. Ибо это не вопрос сантиментов, а вопрос силы и влияния. Думай, дядюшка Карбейн, думай.

Все или ничего.

Давненько на него так не смотрели. Приятный солоноватый привкус коктейля во рту сменяется кислотой тревожного налета на языке.

Авантюрин прекрасно осознает: он привлекателен. Стройный молодой юноша с красивым лицом и глазами диковинной породы. Его единственный шанс навсегда откреститься от вожделеющих взглядов - изуродовать себя до неузнаваемости. Готов ли он пойти на такой шаг? Да вполне себе, на самом-то деле, его тяга к саморазрушению, которой он пока еще не научился в самом себе подмечать - то придет с годами, немного пугающая, но почему-то нежно любимая черта, ох, как же он будет обожать это собственное бессознательное стремление сложить голову на ближайшую плаху, - весьма сильна и плохо управляема. Так что: готов-готов. Да только вот смысла теперь не видит.

В коридорах офиса Корпорации, на улочках Пир-Пойнта, даже за столом рулетки в помещении казино по ту сторону прикрываемых за их с Яшмой спинами дверей, на него смотрели с интересом и заочной симпатией и женщины, и мужчины. Это не вызывало никакого отторжения, быть может, даже было лестно. Если бы ему не было столь мало лет, и если бы он вел себя, ммм, чуть более нормально - его вполне могли бы пригласить на чай, кофе, вино, кино, домино. Девчушка с прыгучими кудрями из маркетинга или парень в строгих очках из договорного отдела - без разницы. Он бы даже согласился, без единого сомнения. Не только на встречу, но и на встречу с продолжением. А почему нет? Вопреки стараниям бывших хозяев, у него нет какого-то посттравматического расстройства, нет проблем с сексуальностью, а благодаря рабству - теперь нет проблем и с понимаем того, как с той самой сексуальностью обращаться в отношении мужчин. По крайней мере, он свято в подобное верит, буквально занимается время от времени настройкой и калибровкой собственного самоощущения.

Но здесь - иное. Здесь на него по первости смотрят как на товар. Как на куклу, которую можно купить за пару тысяч кредитов, как на мальчонку из числа тех, что выходят на улицы по ночам и сосут вот таким сальным богачам за конфетку и обещания лучшей жизни, что никогда не выполняются.

А то и вовсе как на того, за кого не надо ни платить, ни расщедриваться на обещания - чье согласие или несогласие вообще не имеет значения. Достаточно просто захотеть и взять. Силой так силой, а чего б нет-то? И вышвырнуть после: пусть и не на бетонный пол камеры, но на асфальт мостовой. Здесь тоже разница не велика, нагие коленки в кровь разбиваются и там, и там.

Ох, его прямо-таки знатно опрокидывает в состояние острого неприятия происходящего в моменте. Зрачки в причудливо разноцветных глазах сужаются до размера укола булавочной иглой. Зато как приятен миг разгона этих качелей самоощущения в обратную сторону: Яшма всего лишь называет его новое имя, а взгляд у представленного Карбейном меняется в одночасье. Тот все еще алчен глазами, но теперь смотрит на Авантюрина также, как смотрит и на саму Яшму: вожделея недостижимого.

Имя - это очень важно. Узнаваемое, мгновенно обозначающее положение. Проходя к месту за столом, Авантюрин думает: ух ты, какой неожиданный урок. Нет ничего ценнее положения, а лично в его конкретном случае - Опорного Камня. Остается надеяться, что он никогда об этом не забудет.

- Юное дарование весьма радо знакомству, - заискивающе-дружелюбная улыбка ложится маской почти что сразу, почти что без огреха в виде желания оскалиться. Почти что. - О, и еще юное дарование не отказалось бы от бокала холодного шампанского, - которое не очень-то пришлось по вкусу, но это именно то, что нужно. Дабы не отвлекаться на необходимость деланного смакования, а чтобы оно правда пилось без особого рвения.

Блэк-джек оказывается занимательной игрой. Простые до безобразия правила - нужно только уметь считать и ждать хорошие карты. Не так азартно, как рулетка, ведь требуется и еще пытаться угадывать, дешифровывать, читать лица прочих игроков за столом, не отдаться толком воле Фортуны, но все-таки весьма недурно. Авантюрин права увлекается в какой-то момент, переставая обращать внимание даже на собственную неприязнь к некоторым вынужденным соседям по столу. Выигрыш - потому что ему позволили выиграть, беспроигрышная тактика для нагона аппетита новичку. Проигрыш - потому что это всего лишь вторая партия в его жизни. Снова проигрыш. Снова выигрыш. И еще, еще, еще… Взгляд невольно цепляется за неожиданно яркое пятно - поднесенный Яшме коктейль призывно-розового цвета, - а затем…

С теми, кто однажды в моменте просто решил: довольно, а после задушил несколько человек цепью с ошейника на собственном горле - с такими бывает очень трудно. Потому что у таких хорошо развиты инстинкты: дают - не верь и выбрось, бьют - не скули и бей в ответ. Едва ли что Карбейн, что того люди ждут, что холеный с виду малолетний мальчишка не замрет растерянным кроликом перед прицелом, а изловчится ударить с локтя одного из вооруженных людей в пах, когда тот начнет заходить ему за спину, вывернется и уведет пистолет из поясной кобуры.

Авантюрин не умеет стрелять в живых людей. Только по мишеням в тире Корпорации. Да и, право слово, как бы ему помогло обратное? Вот и Карбейн ухмыляется, показательно милостивым жестом запрещая своим людям стрелять первыми. Мальчишка не целится в него - мечется прицелом от одного до другого, но что может сделать один юнец с пистолетом против четверых хорошо обученных мужчин с короткоствольными винтовками? Собственно говоря, мальчишка вроде бы как даже смекает, вон, губы судорожно облизывает и...отводит пистолет в сторону, демонстрируя разведенные в стороны руки.

- Прошу прощения, - напряженно говорит Авантюрин, якобы неловко улыбаясь в сторону того, кому хорошенько так локтем досталось в пах. - Рефлексы. Дядюшка, а что происходит-то?

Карбейн продолжает ухмыляться. Просит всех прочих опуститься на свои места и продолжать игру: делать вид, что не происходит ничего. А сам, поправляя тесноватый на уровне брюха жакет, говорит: то, что тебе, мальчик, пока еще непривычно, видимо, но по долгу выбранной тобой службы едва ли должно удивлять. Говорит: ты, мальчик, сядь обратно за стол вместе со всеми, а затем передай Алмазу то, что дядюшка Карбейн нашепчет тебе на ухо. На сдачу можешь даже забрать дядюшкины карты - они чертовски хороши в этой партии.

Авантюрин вдруг посмеивается. И то не веселье отнюдь. Нет-нет, ему не то что бы страшно, но он совершенно растерян. И очень сильно нервничает, до сердцебиения в глотке, до тошнотворной пустоты в, казалось бы, залитом от души коктейлями и шампанским желудке. Он не понимает, что ему делать.

Когда ты один и ставишь на кон лишь самого себя - все всегда многим проще. А единственный его опыт в жизни, когда надо было защищать другого человека - любимую сестрицу - подсказывает: беги, уходи отсюда всеми правдами и неправдами, лги, льсти, договаривайся, но беги. Потому что ты ничего не можешь сделать.

Не мог. Тогда, будучи мальчиком с именем, которое не сказало бы ни единой душе из числа захватчиков, ни о чем, кроме как о том, что нож в твоем горле или пуля промеж глаз в голове будут смотреться очень и очень хорошо. А теперь твое имя - твое же самое прочное подспорье. Думай. И делай хоть что-нибудь!

- Кхм, - горло приходится прочистить отнюдь не наигранно. Его и правда разве что не потряхивает от нервного напряжения. - Как жаль, что меня научили быть джентльменом, - Авантюрин показательно держит пистолет опущенным и отведенным в сторону, когда медленно ступает назад. Шаг, еще шаг - и все они спиной вперед. Он не возвращается на свое место, как и было предложено, он неторопливо прогуливается в обратном направлении, обходя стол. - И не быть дураком. Я бы мог предложить бартер: негоже таскать женщину без сознания как вещь туда-сюда. К тому же, со мной веселее, коротать-то времечко до исполнения требований, которые кто-то должен передать Алмазу. Дядюшке бы понравилось.

Это омерзительно, но Карбейну уже нравится. Глаза-то снова начинают блестеть от гипотетической возможности сорвать куш поболе намеченного. Сдача в виде приятного досуга, значит?

Авантюрин между тем пожимает плечами:

- Но я при своем имени сколько? С полгода? Тц, я не обладаю такой стратегической ценностью, как госпожа Яшма, - за спину которой он между тем и заходит. Аккуратно заправляет пару прядей за ухо уроненной на стол и собственные руки головы, скользит кончиками пальцев ниже, прижимая те к артерии. Пульс есть и совсем даже не слабый, но и не загоняющий сердце в мыло. Отлично. Очень хорошо. Стало быть, едва ли здесь кто-то уже в самом деле умирает прямо сейчас. - Для требований простить все долги на счетах сойду, конечно, но для большего…эх. Жаль-жаль, очень жаль.

Карбейн снова поправляет жакет: тот уверен и нисколько не сомневается - они с мальчишкой договорятся. И, быть может, после на всю ту же излюбленную сдачу он поимеет с мальчишки все, что может. От юношеского тела и до прикормленного щенка в рядах Десяти Каменных Сердец. Какой же прекрасной была идея, как же главная сука Алмаза ему подсобила, приведя с собой щенка!

Правда, мальчишка почему-то очень задумчиво всматривается в потолок.

- Не упадет, не волнуйся, мальчик, - Карбейн посмеивается почти что дружелюбно, хотя и последний смешок буквально застревает у того в глотке. Потому что когда на него переводят взгляд - он, все-таки бизнесмен, все-таки умеющий разбираться в людях, видит не глаза болтливой и юркой шестерки верхов Корпорации. Он словно бы видит глаза убийцы и смертника одновременно.

- Не упадет-то - это понятно, - Авантюрин покачивает головой небрежно. У него с полминуты назад начался чудовищный реверс самоощущения. И если до сего момента его правда внутренне колотило и мутило от нервов, напряжения, беспокойства и, ладно-ладно, немного даже от страха, но теперь ему… Все равно? Чувство, так сильно схожее с тем, что ощущал в момент приложенной до конца, до последнего кредита карты за столом рулетки. Еще не ставка, лишь прелюдия к оной. - Просто прикидывал, во сколько порча такого имущества обойдется Корпорации. Пистолет-то без глушителя, если я выстрелю пару раз в потолок - это очень возбудит местную охранную службу. Но! То был бы необдуманный, рискованный шаг. Как и похищать кого-то из числа Десяти Каменных Сердец. Ооо, даже я знаю немало, даже я немало стою, что уж говорить об этой леди.

Он как раз мягко приобнимает ладонью Яшму под подбородок и приподнимает, затылком прижимая к собственному животу. Пульс все еще бьется в том же чуть спешащем ритме. Просто прекрасно, чудно, просто замечательно.

- Похищение - это всегда про выкуп или договоренности типа, а вот это… - дуло пистолета вжимается в чужой, прикрытый шелковыми волосами цвета недопитого коктейля, висок. - Вот это - уже будет сведение счетов.

Дядюшка Карбейн, кажется, совершенно теряется в моменте. Но все же нехорошо щурит свои поросячьи глаза и брызжет слюной:

- Ты мне угрожать удумал?!

- Ну естественно! - Авантюрин снова посмеивается. Он не знает, что человек, оставленный в этом зале Яшмой для подстраховки, обязательно после той доложит: юношу стоит отправить на дополнительное психиатрическое освидетельствование. Ибо, госпожа, не поймите неправильно, но это было совершенно не похоже на игру, нельзя так играть в такие годы, будучи в здравом уме. - А на что это еще похоже? Ты, дядюшка, несколько свидетелей, твои люди с оружием и как минимум один, а, может, и сразу два пристрелянных члена Десяти Каменных Сердец, да в одном-то помещении! Если ты не согласишься на мои условия, а именно - дать нам выйти из казино и сесть в машину Корпорации - я пристрелю госпожу Яшму. А если после выстрела твои цепные псы дернутся - я пристрелю и себя. Ты круто просчитался, очень, очень плохая ставка. Видишь клеймо на моей шее? Я - сигонийский раб, а рабы точно знают, что быть мертвым - далеко не самая поганая участь. Спишь себе вечным спокойным сном, и никто более не заявляет на тебя свои права. Нет-нет, эй! Смотри на меня! Это патовая ситуация. Что бы ты сейчас ни сделал, на твоих руках будет либо ее тело, либо мое. А Каменные Сердца такого не прощают, Алмаз точно не простит. И не найдется такой планеты, такой щели, где до тебя не доберутся отнюдь не для того, чтобы пожелать хорошего дня. Ибо это не вопрос сантиментов, а вопрос силы и влияния. Думай, дядюшка Карбейн, думай.

Все или ничего.

О, эти эмоции, такие непосредственные, живые, сладкие, как нектар. Если бы был Дань Хэн был впечатлительнее, Блэйду скоро бы надоели упрёки и истерики, болтливость и жизнерадостность раздражали бы его, а, если бы его избранник был спокойнее – ему очень скоро стало бы скучно. Но в Дань Хэне оставался идеальный баланс чувств и переживаний, которому удалось задержать интерес Блэйда надолго. Он обожала, когда эти губы просил  его о чём-нибудь, например, быть бережнее. Хотелось, наоборот, увеличить напор, чтобы вынудить умолять, вызвать слёзы на глазах, с наслаждением сцеловывая их. Или заставить кричать так, чтобы голос срывался — ах, как жаль, что в большом городе подобное чересчур большая роскошь, Блэйд не хотел тратить время на жалобы соседей.
Ещё одна причина, по которым Блэйд искал заброшенные и никому не нужные места – здесь можно не сдерживаться. Но он побудет терпеливым и не станет шокировать Дань Хэна, посвящая его в свои фантазии и в то место, которое он в них занимал, во время первого же визита сюда.
— Я не ревную, но ты же знаешь… — на его губах играла такая улыбка, от которой какой-нибудь священник, пожалуй, принял бы его за демона и попытался изгнать. Трудно было представить, через что должен пойти человек, чтобы так улыбаться. – Мне всегда мало тебя.
Речь, конечно, шла вовсе не только о теле. Если говорить об этом, Блэйд бы не старался беречь Дань Хэна и, уничтожив его физически и морально, превратив в жалкие обломки того, кем тот был до их знакомства, в апатичную бледную тень самого себя, может быть, доведя до психиатрической клиники, больницы или даже могилы, просто покинул бы без зазрения совести или сожалений и отправился искать следующую жертву. Но он нуждался именно в этом парне. Во всём, что у него было. Как Дань Хэн ходил, как говорил, как смотрел на него, как дышал.
— Ты мне нравишься таким.
Блэйд медленно провёл пальцами по его щеке, так, чтобы тот ощущал лёгкое прикосновение ногтей. Конечно же, в голове тут же возникла яркая картина того, что он мог бы вцепиться этими ногтями в лицо перед ним, оставляя шрамы, которые никогда не заживут до конца, и именно это понимание, что он может сотворить с любовником всё, что ему только заблагорассудится, его удерживало. Это как смотреть на долгожданный подарок в обёртке из пёстрой фольги, повязанный атласной лентой, и замереть в моменте предвкушения, ведь дальше пойдёт лишь радость обладания, и продлится она недолго. Момент, когда ты ещё не знаешь, что внутри, нельзя ни на что променять. Он может утолить любопытство и полюбоваться, как Дань Хэн выглядит, если начать его калечить, и зрелище наверняка получится живописным и завораживающим, но неизбежно испортит всё, что между ними есть сейчас. Пока что ему хватало самого знания, что он может когда захочет испортить эту наивную доверчивую красоту.
Что казалось Блэйду особенно несовершенным в людях – это что с ними можно сделать бесконечное множество всего занимательного, но они этого не выдерживают. Материал постоянно приходится менять. Если бы Дань Хэн, как персонаж из фэнтези про супергероев, мог восстанавливаться после любых увечий, Блэйд не щадил бы его так.
Но вот он отступает назад и делает несколько шагов по склепу, начиная объяснять:
— Я бы хотел попросить тебя помочь мне разобраться с тем, что завелось на моей территории. Я не имею понятия, кто это или что это может быть, но, судя по тому, что мне на глаза оно ещё никогда не попадалось, я ему не подхожу. Я делал всё, что мог, чтобы заставить его показать себя, но ничего не произошло. Официальные инстанции, такие как полиция и церковь, тоже проверяли это место, но не нашли ни следа ни сверхъестественного, ни убежища какого-нибудь преступника. Совсем ничего, ребята как в чистом воздухе пропали.
Эти остолопы приводили даже собак, и более нелепого и глупого зрелища Блэйд давно не наблюдал.
— Но оно есть. Порой я чувствую его присутствие. Я чувствую, что за мной наблюдают. И среди всех моих… особенностей, — Блэйд прекрасно знал, что «ненормальный» — обычный эпитет в отношении него из уст обывателей, более того, самый мягкий из них, и даже немного этим гордился, — никогда не было повышенной паранойи. Более того, предчувствия, которые у меня возникают, обычно так или иначе оправдываются.
А вот теперь он очевидно совсем не старался напугать, просто пересказал факты. Такая перемена сама по себе свидетельствовала о том, насколько серьёзно он был настроен.

[indent] — Разве Профессор тебя не учил, что порой лучше придержать язык за зубами? — оскалился пироман, с шипением отвечая вопросом на вопрос. Ему не нравилось признавать тот факт, что сестричка Ксавье, малолетка, выросшая в Пустоте и мира-то настоящего не видавшая (может оно, конечно, и к лучшему — и для мира, и для самой Кассандры, — но Нова никогда не поймёт тех, кого преследовали за отличающий их от хомосапиенсов ген X едва ли не с рождения) была сильнее его; да что там, Джона в принципе с отрочества уязвлял тот факт, что по классификации мутантов он не дотягивал до Омега уровня. Он надеялся, что с возрастом и с частым использованием способностей мутация прогрессирует, но что-то явно пошло не так. Выбившийся из-под крыла Магнето (не по собственной воле — старик лишился сил во время охоты за тем пацаном, что мог блокировать их способности одним лишь своим присутствием; неудивительно, что правительство решило создать вакцину на основе его.. внутренностей? Джон не особо в этом разбирался), у Аллердайса были невероятно возросшие амбиции, однако большую часть своего времени он тратил на очередную взбалмошную девицу на подобии Новы (хотя ладно: Полярис была поприятнее, да и проклюнувшиеся в Пиро братские чувства, сподвигшие его заниматься охраной дочурки Леншерра с особой ответственностью, явно пошли ему на пользу) и полностью отдаться «развитию» Сент-Джону было попросту некогда. Да и переход с одного уровня на другой был больше мифом, нежели подтверждённым фактом — кто знает, может Пиро суждено было до конца жизни мириться с тем, что огонь он сотворить так и не сможет.
[indent] — К Нове наведались два новеньких засланца, которых ей стоило убрать при первой же встрече, но… — Аллердайс развёл руками, ухмыляясь. — Видимо, даже такая умная девочка как она способна совершать ошибки. Интересно, кто именно с ней расправился — Дэдпул или наш старый дружок Логан, — при упоминании последнего у Бобби на лице возникает тень надежды — или то были потревоженные воспоминания о том, как они когда-то сбегали из Института от очередной облавы людей как раз в компании Росомахи? Пироман не стал уточнять: даже если Логан и мог помочь Айсмену сбежать, сейчас его здесь уже не было. Упущенный шанс, и всё из-за подвала с замком, который Бобби мог с такой лёгкостью разнести на щепки, ц-ц-ц.
[indent] — Всё зависит от тебя, Дрейк. И хорош разыгрывать из себя жертву. Если будешь хорошо себя вести, я даже не буду ограничивать твоё перемещение по лагерю — кажется, ты не настолько тупой, чтобы не понять наконец, что там, — Пиро махнул в сторону предполагаемого выхода из черепа, намекая на пустошь и даже леса, до которых то и дело добирались новоприбывшие, не желавшие склониться перед Кассандрой. — Ничего нет. Ни выхода, ни припасов, ни-че-го. Что же касается последнего, — Джон старался не показывать, какой пощёчиной для него послужили слова про «общую собственность». Он не любил делиться, тем более Бобби, который и так уже достаточно времени потратил в обществе всяких баб и бог ещё знает кого. — Ты правда считаешь, — начал Аллердайс угрожающе тихо, чтобы в следующую секунду схватить Дрейка за ошейник и притянуть к себе практически вплотную, приближаясь к его уху. — Что я так стараюсь над твоей раскраской, чтобы затем отдать кому-то ещё? — хрипло произнёс Пиро, обдавая кожу Бобби разгорячённым дыханием, подобно огню, что ему повиновался. Дрейк тоже будет его слушаться — хочет он того или нет. — Ты принадлежишь мне. Если кто-то захочет доказать обратное, что ж, — мужчина извлёк зажигалку из кармана. Щёлкнула крышка, подушечка большого пальца чиркнула по колёсику кремня, и на свободной ладони заплясали языки пламени. — Желаю им удачи.
[indent] Джон нехотя отпускает кожаный ремешок на его шее, отступает на несколько шагов и фокусируется на огне, стараясь не думать о том, что после такого ему куда больше хотелось бы вновь остаться с Бобби наедине, да на подольше (чтобы из этой ледяной башки наконец выветрились все мысли о том, что он может отдаваться кому-то ещё — добровольно или не очень), а вовсе не тратить время на выживание в Пустоте. Но Алиот был беспощаден — и вечно голоден, — а потому сейчас Пиро необходимо было оставаться начеку. Что уж говорить о населении его базы: Джон не обманывал себя — они не были Братством, которому он доверял безоговорочно; нет, это были совершенно незнакомые ему мутанты, а лица некоторых из них так и кричали: «повернись ко мне спиной, и я воткну в неё нож не задумываясь». Поэтому, пока кто-то из них действительно будет пытаться отыскать телепата по его приказу, другие наверняка потратят время и силы на то, чтобы организовать очередной переворот. К сожалению, у Новы было то, чего не было у него: девчонка являлась практически неуязвимой и нагоняла страх одним лишь поднятым пальцем, который в любую секунду мог оказаться у каждого из них в башке. Но ничего — Пиро тоже знал, как нагнать ужас на толпу. При необходимости.
[indent] — Так что? Включишь голову или и дальше будешь пытаться обвинить меня во всех грехах, которые я даже не планирую совершать? — поинтересовался он у Дрейка, переводя взгляд с танцующего пламени на его ладони на лицо Айсмена. Бобби должен был догадаться, что заключение в бункере спасало его не столько от насмешек собравшегося сброда (хотя и от него тоже), сколько от возможности быть сожранным Алиотом. И тогда всё, тотальное уничтожение. Если вырваться из Пустоты ещё было возможно (как-то — Пиро как раз надеялся отыскать способ, раз сделка с Парадоксом не выгорела), то вернуться после попадания в иссиня-чёрный желудок Алиота? Что-то Аллердайс сомневался, что оттуда было кому возвращаться.

[indent] Преследовало ли когда-нибудь вас ощущение, что мир стремительно летит в пропасть? Хотелось бы сразу подчеркнуть, что оно не имеет ничего общего с теми чувствами, которые возникают при просмотре очередного бездарного фильма или бессмысленного ток-шоу, обнажающего все стороны деградации современного общества. И, чёрт подери, это даже не то чувство, что могло бы посетить вас при прочтении новости о том, что где-то там, на Востоке, вспыхнул ещё один кровопролитный конфликт, в который сразу же сунули нос все, кто считает себя оплотом мировой демократии, объявив о необходимости увеличения военных расходов с целью убить побольше людей.
[indent] Нет, я говорю о совершенно конкретной, осязаемой, непоколебимой уверенности, что мир начал ломаться и крошиться, как чипсы Pringles в своей банке, — вот прямо сейчас, в эту минуту, и времени отпущено совсем мало. Недели, максимум — месяцы, после чего всё будет кончено, и нам уже не придётся ни о чём беспокоиться.
[indent] Но я хочу беспокоиться. Хочу переживать. Хочу впадать в приступы тревожности как минимум раз в сутки, ведь это и значит жить. А жить желают все.
[indent] Первым звоночком стали слова пойманного мною демона о том, что скоро они победят, а мы сдохнем в муках. В принципе, он не сказал ничего нового — типичная болтовня черноглазой мрази за пару минут до отправления по месту прописки или сразу в Пустоту, уж как повезёт. Но то, каким тоном он это произнёс... с каким злорадством, с несокрушимой верой в свои слова, не угасшей даже в тот миг, когда клинок моего меча сжигал его демоническое нутро... Сказанное демоном засело занозой в мозгу, в точности так, как описывал Морфеус, когда объяснял Нео, что такое Матрица.
[indent] Словом, я не поленилась и провела дополнительные исследования. Пришлось отловить ещё трёх демонов. Они, как правило, не особо разговорчивы, но с тем же мастерством, с каким они умеют молчать (или посылать своих палачей), я умею проводить допросы, благо за сотню лет поднаторела в данной области.
[indent] Итак, у нас намечается Ад на Земле. Апокалипсис. Кровавые реки, пылающие берега, четыре Всадника и прочие увеселительные мероприятия. Как говорится, тамада хороший, и конкурсы интересные.
[indent] Мне так и не удалось выяснить, насколько правдивы признания демонов. Действительно ли имел место план по освобождению их вождя, то бишь Люцифера, либо они просто очень хотели в это верить? Парадоксально, но обмануть демонов ненамного сложнее, чем людей: стоит пообещать им манну небесную (в смысле, адскую), подкрепив обещания достаточно убедительной ложью, как они превращаются в зомби, по качеству ничем не уступающие многомиллионной армии фанатов CNN.
[indent] Номер дешёвого мотеля — не самое лучшее место, чтобы размышлять о подобных вещах. Звучит странно, но здесь всё было такое... родное. Эти давно выцветшие обои, и скрипящая при каждом моём движении кровать, и обшарпанный потолок, и ещё не выветрившийся запах предыдущего постояльца ("Чувак, поменьше текилы") — обстановка, к которой я привыкла. И которую не хотелось терять. Она олицетворяла собой нормальную жизнь обычного охотника, вызывая поток воспоминаний о беготне за обычными монстрами, среди которых в те славные деньки демоны затёсывались сравнительно редко. Не в пример реже, чем сегодня. Сегодня их стало слишком много, косвенно подтверждая, что затевается нечто крупное.
[indent] Тогда-то меня впервые и посетило чувство, что мир сидит на пороховой бочке, и фитиль уже подожжён.
[indent] "И что прикажете делать со всем этим дерьмом?".
[indent] Я уставилась в стену — она была такой же пустой, как моя голова в этот момент.

любой ваш пост тут

любой ваш пост тут

любой ваш пост тут

Дождь. Дождь над Ли Юэ. Тысячи алых бумажных зонтиков исчезают в вечернем сумраке, ー растворяются в нём, словно кровь в нескончаемом бурном потоке реки. По ушам режут смех и топот ребячьих ног: для детей, родившихся в Гавани, этот дождь ー скорее всего, самый первый в их жизни, ー значит лишь радость, веселье и предстоящую радугу в небесах.
Перешёптываясь, их растревоженные родители наблюдают за небом, разорванным в клочья: для них этот дождь ー символ новой эпохи. Признак того, что силы Гео Архонта, тысячи лет хранившие мир и солнечный свет в этих землях, надёжно укрыв их от ветра и туч при помощи гор и скал, теперь постепенно рассеиваются, ー уходят назад к земле.

Для Аякса этот дождь означает, что у него почти не осталось времени.

Сломя голову он бежит по широкой каменной улице, по привычке заглядывая во встречные лица: “Чжун Ли. Вы не видели господина Чжун Ли?” ー С яростью отталкивает тех, кто пытается остановить его, с криком взмахивает клинками, когда миллелиты пытаются заградить ему путь, обвиняя в предательстве, ー и людская толпа расступается перед ним, безумным: никто не решается вступить в бой с человеком, которому, кажется, больше нечего в этом мире терять.

Его нет на пристани, нет в “Трёх чашках”. Нет ни в шатре “Синьюэ”, ни в “Народном выборе”, ни в ритуальном бюро, где директор Ху, непривычно бледна и тиха, сообщает ему, что “их друг” этим утром покинул город и больше в нём не появлялся.

От дурного предчувствия горло пережимает, словно удавкой, и ноги, скованные холодной болью от долгого бега, подкашиваются: он опоздал. Он опоздал и теперь уже никогда не сможет ни попросить прощения, ни попрощаться. Наивный ребёнок. Глупец. Ничтожество. Для чего нужна вся эта сила, если нельзя спасти того, кого любишь… Кому так и не смог сказать…

“Моракс… Ему уже не помочь, и он знает. Этот контракт… Последнее желание Властелина Камня”, ー слова Царицы по-прежнему гулким эхом разносятся в голове: в них нет ни злобного торжества, ни сочувствия, ー лишь холодная и глухая печаль ー то единственное из чувств, на которые Она осталась способна. И всё же, на миг ー посреди лютой стужи ー вспыхивает воспоминание о былой Любви: “Глупый мальчик…”

“Беги. Попытайся спасти его. Или умри, пытаясь. Ты больше мне ничего не должен, Аякс.”

И он бежал. Во второй раз бежал из родного дома, ー оставляя семью, оставляя своего Бога… Нет. Он больше не Чайльд Тарталья. Безбожник, отрёкшийся и от титула, и от веры. Вернувший себе своё имя назад из пепла. Вернувшийся в пепел и грязь, чтобы там, во тьме, отыскать кого-то, кто стал ему светом.

Силы в конце концов покидают его, ー поскользнувшись, юноша шлёпается коленями наземь, в растёкшуюся от влаги грязь, тут же мерзко пропитывающую ткань светло-серых штанов, добираясь до голой кожи.

ー Пожалуйста, ー он не знает, кого он молит теперь. Небеса глухи, а боги ー слепы, бессильны, жестоки или потеряны. Некого больше просить, но он просит, склоняясь в самую грязь, перед самой землёй, первородной матерью всех элементов:

ー Пожалуйста…

Дай ему жить. Во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило. Я всё отдам. Свою гордость, всю свою силу. Пусть стану немощным и беспомощным, как старик. Забери руки, ноги. Глаза. Только не дай ему просто угаснуть там, в одиночестве. Я прошу тебя. Заклинаю.